Какие бы вредные или странные привычки  ни имел, всегда найдется кто-то  с еще более странными. Поэтому на просьбы не горбиться и вынуть носки из холодильника ты смело можешь сказать: "Я-то что! Вот Эйнштейн, например..."
Кстати, Альберт Эйнштейн  никогда не носил носков. Он говорил, что не видит в носках необходимости, к тому же на них мгновенно образуются дырки. На официальные мероприятия Эйнштейн надевал высокие ботинки, чтобы отсутствие этой детали туалета не бросалось в глаза.
Александр Пушкин помимо знаменитой привычки рисовать на полях рукописей всевозможные каракули,  страшно любил во время работы пить лимонад. "Бывало, как ночью писать, - сейчас ему лимонад на ночь и ставишь", - рассказывал камердинер поэта Никифор Федоров. Еще Пушкин, отчаянный дуэлянт и невероятно суеверный человек, веривший в предсказание, что ему суждено умереть от руки блондина, постоянно ходил с тяжелой железной палкой, больше похожей на палицу. "Для того, чтобы рука была тверже: если придется стреляться, чтоб не дрогнула", - пояснял поэт друзьям.
Наполеон Бонапарт известен своей маниакальной любовью к горячим ваннам. В мирное время он мог принимать ванну по нескольку раз на дню. Специальный слуга должен был следить за тем, чтобы вода в ней всегда была необходимой температуры. Наполеон отмокал не меньше часа, диктовал письма, принимал посетителей. В военные экспедиции он обязательно брал с собой походную ванну. Под конец жизни на острове Св. Елены низложенный император почти весь день проводил в горячей воде. Помимо того, что Наполеон получал от этого гигиеническую пользу и удовольствие, он считал ванны прекрасным средством от геморроя, которым страдал с юности.
Александр Суворов был настоящим жаворонком: он вставал задолго до рассвета, в два или три часа ночи. После этого обливался холодной водой, завтракал и, если дело происходило на поле боя, проезжал по позициям, крича петухом и пробуждая солдат. В семь утра граф уже обедал, а в шесть вечера ложился спать.
Рихард Вагнер имел привычку сочинять музыку в особой обстановке. Он окружал себя шелковыми подушечками и саше с цветочными лепестками, а в установленную в углу кабинета ванну с водой выливал флакон одеколона. Впрочем, весь этот будуар довольно точно передает куртуазную атмосферу вагнеровской музыки. Некоторые исследователи также открывают нам такую интимную подробность из жизни гения, как пристрастие к шелковому нижнему белью.
Сальвадор Дали тщательно старался сделать свою жизнь как можно более экстравагантной. Даже простую испанскую привычку поспать после обеда он переделал на сюрреалистический лад. Дали называл это "послеполуденный отдых с ключом" или "секундная сиеста". Художник садился в кресло, зажав между большим и указательным пальцами левой руки большой медный ключ. Рядом с левой ногой ставилась перевернутая металлическая миска. В этой позиции следовало попытаться заснуть. Как только цель была достигнута, ключ падал из разжавшейся руки, раздавался звон, и Дали просыпался. Он уверял, что секундный сон невероятно освежает, вдохновляет и дарит потрясающие видения.
Иосиф Сталин был известен своим пристрастием к простой одежде, причем одной и той же. Если он привыкал к какой-то вещи, то носил ее до упора. "Выходные туфли у него имелись только одни. Еще довоенные, - вспоминает тело­хранитель вождя А. С. Рыбин. - Кожа уже вся потрескалась. Подошвы истерлись. В общем, дышали на ладан. Всем было страшно неловко, что Сталин в них на работе и приемах, в театре и других людных местах. Вся охрана решила сшить новые туфли. Ночь­ю Матрена Бутузова поставила их к дивану, а старые унесла..." Однако подмены не вышло. Проснувшись, генсек Плюшкин устроил скандал и потребовал, чтоб ему вернули старые ботинки. Он носил их чуть не до самой смерти. А еще Сталин имел привычку ходить туда-сюда, когда говорил что-нибудь. При этом он, если удалялся от слушателей или поворачивался к ним спиной, совершенно не заботился повышать голос. Подчиненные должны были соблюдать гробовую тишину, вслушиваться и схватывать все на лету. Говорят, после длительных совещаний люди выходили чуть не качаясь от перенесенного напряжения и страха пропустить что-то важное.
Трумен Капоте называл себя "горизонтальным писателем". Для продуктивной работы ему были необходимы три вещи: диван, кофе и сигарета. Впрочем, во второй половине дня кофе можно было заменить стаканчиком бренди или виски. Строго в положении лежа Капоте писал простым карандашом на бумаге: он не признавал печатных машинок.
Генрик Ибсен  имел довольно странные отношения со своей музой. Во время работы Ибсен периодически смот­рел на портрет шведского драматурга Августа Стриндберга, которого люто ненавидел. Швед отвечал норвежцу взаимностью: он терпеть того не мог и обвинял в наглом плагиате. Ибсен, в свою очередь, называл Стриндберга психопатом, на что, кстати, имел некоторые основания. Август страдал манией преследования: иногда он резко оборачивался, выхватив из кармана нож, и грозил невидимым врагам. Когда друзья спрашивали Ибсена, что у него на стене делает Стриндберг, норвежец отвечал: "Знаете ли, не могу написать ни строчки, если на меня не смотрят эти безумные глаза!"
Оноре де Бальзак  привык писать практически исключительно по ночам и был заядлым кофеманом. "Кофе проникает в ваш желудок, и организм ваш тотчас же оживает, мысли приходят в движение, - писал он. - Встают образы, бумага покрывается чернилами…" Помимо чернил, рукописи Бальзака были покрыты следами от кофейных чашек: он пил их одну за другой, приготовляя на специальной спиртовке, которая стояла рядом с письменным столом.
Лев Ландау летом на даче очень любил раскладывать пасьянсы, особенно такие, где надо просчитывать варианты. Даже самые сложные всегда у него складывались. "Это вам не физика, тут думать надо!" - говорил он.
Фридрих Шиллер по части извращений всех, пожалуй, сумел переплюнуть если не всех, то многих. Он  не мог писать, если ящик его письменного стола не был набит… гнилыми яблоками.
Виктор Гюго  может похвастаться  экстравагантными привычками:  например, он частенько писал свои нетленные произведения в голом виде. Это был свое­образный самошантаж: Виктор приказывал слуге забрать всю его одежду, чтобы исключить любой соблазн выйти из дома и отвлечься от работы. Добровольное заключение прекращалось только после написания определенного количества страниц.
Между прочим,  Гюго не был одинок в своей привычке. Этой же слабостью отличались Бенджамин Франклин и Эрнест Хемингуэй"

И после этого  кто и кого может чем-нибудь удивить или озадачить?