За полчаса до своего шестнадцатого дня рождения Гарри смотрел на два письма, знаменующих начало и конец этого года.

Год выдался кошмарный: нападение дементоров, положившее жуткий конец его летней изоляции, смерть крестного, в которой он в немалой степени был повинен, и, наконец, письмо от Гермионы, полученное через неделю после окончания занятий.

Гарри вертел в руках конверт с письмом, но не открывал его – не было нужды. Содержание письма и так врезалось в его память. Гермиона высказывала свое мнение о событиях, произошедших в этом году. Она сразу оговорила, что не винит Гарри в смерти крестного, которую почитала почти неизбежной с того самого момента, когда Сириус пошел провожать крестника на вокзал Кингс-Кросс, зато прямо заявила, что Гарри не имеет никакого права обвинять Снейпа, Дамблдора или кого-нибудь еще в том, что отказался изучать окклюменцию. Письмо было длинным, подробным и хорошо аргументированным, но суть его заключалась в одном абзаце:

Хоть учитель и должен желать научить, ученику необходимо хотеть научиться не в меньшей степени. Я не видела, чтобы ты проявлял особое рвение, когда занимался окклюменцией. Кроме того, когда профессор Снейп прекратил заниматься с тобой (и, как я слышала, из-за того, что вы поругались, а вовсе не потому, что он решил, что ты уже достаточно подготовлен), ты не предпринял ни малейшей попытки попросить его возобновить занятия, или найти другого учителя, или учиться самому. Пойми, я говорю тебе это не потому, что сержусь на тебя, Гарри. Я говорю это лишь потому, что знаю: ты можешь – и должен! – добиться большего успеха, но пока ты будешь продолжать возлагать вину за свою безответственность на других людей, у тебя ничего не получится.

Гарри пришел в ярость и послал Гермионе сердитый ответ на трех страницах, где подробно расписал, почему и в чем виноваты все остальные и как она не понимает, что нормальные люди не могут научиться всему с первой попытки, в отличие от нее. Он кипятился несколько дней и подрался с Дадли, который, естественно, одержал победу, при этом неприязнь к нему дяди и тетки перешла в открытую враждебность. Пока он сидел запертый в своей комнате, он нашел черновик письма, посланного Гермионе на прошлой неделе, и удивился, насколько плаксивым оно оказалось. Разобрав письмо подруги по пунктам, Гарри пришел к неприятному выводу: она права. Он действительно не старался и никто, кроме него, не виноват. Он отправил ей короткую записку («Не обижайся на мое бредовое письмо – летом я всегда глупею. Я постараюсь исправиться».) и приступил к попыткам выполнить свое обещание.

В течение следующих двух недель он каждый вечер гасил свет, садился на кровать, и повторял себе: «Я не буду избегать неприятных уроков. Снейп не виноват, что я ничему не научился; Дамблдор не виноват, что я не поговорил с ним», после чего пытался очистить сознание, как должен был делать той весной. Он воспринимал это как епитимью за гибель Сириуса. Было не слишком приятно, но очищать сознание, по крайней мере, стало легче.

Накануне Гарри подумал, что стоит отметить конец года и двигаться дальше. Он начал писать письмо Гермионе, чтобы поделиться своими намерениями, но, поломав голову несколько часов, решил, что будет лучше рассказать о том, что он уже сделал. Стиснув зубы, он попытался написать короткую записку профессору Снейпу, в которой извинялся за то, что влез в его думосброс. После трех разных версий он понял, что не имеет значения, что именно писать – Снейп его все равно никогда не простит, разве что возненавидит еще больше. Иными словами, он делал это для Гермионы – или, быть может, для себя. Он взял последний пергамент и отослал его с Хедвиг.

Сова улетела, поэтому послать Гермионе письмо сразу же было невозможно. Гарри решил, что ему нужен своего рода ритуал, чтобы отметить конец года, а уж потом можно будет написать Гермионе. Он взял письмо Гермионы как символ конца года и первое дисциплинарное уведомление от Министерства магии как символ начала и связал их тесемкой от последнего подарка Сириуса. Теперь они лежали перед ним на полу, в поилке, которую он вытащил из клетки Хедвиг.

«Будто заклятье накладываю», – подумал Гарри, возясь со спичками. Одна сломалась, и он взял другую.

– Я скучаю по тебе, Сириус, – пробормотал он, поджигая письма. Бумага тлела и коробилась, и Гарри выдувал дым в открытое окно, отчаянно повторяя про себя: «Этот год закончился. Следующий будет лучше».

Огонь дважды гас, и приходилось начинать по новой, но дым выносило на улицу, и ни датчик дыма, ни его родственники ничего не заметили. Когда письма превратились в пепел, Гарри поднес поилку к окну, просунул ее через узкую щель и развеял пепел по ветру.

«Все. Это прошло».

Потом он снова поставил поилку в клетку Хедвиг и лег на кровать, следя глазами за маленьким электронным будильником. В полночь он произнесет вслух свои новые правила, напишет письмо Гермионе, очистит сознание и уснет. Он посмотрел на листок, на котором записал правила. Ему очень хотелось, чтобы они звучали уверенно и позитивно... но он сознавал, что последняя строчка все равно была реакцией на прошлые ошибки.

Я буду отвечать за свои поступки.

Я буду учиться тому, что может защитить меня и моих друзей.

Я попрошу помощи, если будет нужно, и приму помощь от компетентных людей, даже если они мне неприятны.

Гарри пожал плечами. Он не смог яснее выразить свои мысли. Возможно через месяц-другой... Он снова взглянул на часы.