Илья Александрович Калинин (р. 1975) -- филолог, историк культуры. Шеф-редактор журнала «Неприкосновенный запас», доцент Смольного института свободных искусств и наук (Санкт-Петербург).



Праздники и ритуалы появились в жизни человека задолго до возникновения политического порядка (в каком-то смысле празднично-ритуальная организация социокультурного ландшафта и была той сферой, в которой рождалось его политическое измерение). Однако светские, освященные авторитетом государства праздники, -- подражающие религиозным и с самого начала претендующие на то, что они наследуют их сакральной ауре, -- родились относительно недавно. Они есть часть «современности» в ее известном нам (по крайней мере в Европе) облике, которая ведет свое начало от Великой французской революции. Именно тогда возвышенные восторги по поводу «рождения нации» встретились с гимнами «революции» и «свободе», а слова «Отечество» и «Разум» оказались синтаксически связанными, задав до сих пор не исчерпанную политическую традицию. И то, что тогда стали праздновать в революционной Франции, изобретая новые -- точнее, перерабатывая уже известные, старые -- ритуалы, затем будет положено в основу локальных праздничных грамматик и тезаурусов, позволяющих современным государствам торжественно разыгрывать утверждаемую ими национальную идентичность. При этом праздничные ритуалы старых империй и новых наций, рождающихся из их слабеющих подбрюший, будут соседствовать, соперничать и соединяться друг с другом на протяжении всей истории Нового времени. Вплоть до настоящего момента, когда на актуальном политическом горизонте уже нет никаких империй и только символическая драматургия государственных торжеств позволяет различить почившую в прошлом историческую родословную современности.

Государственный национальный праздник есть одно из важнейших измерений модерна, задающее его оптимистический -- уверенный в силе прогресса и своей способности связать прошлое, настоящее и будущее, -- торжествующий над временем, образ. Государственный праздник и оформляющие его ритуалы власти представляют собой феномен секулярного исторического сознания, особый способ конструирования политического и идеологического универсума, инструмент формирования специфической темпоральности и генеалогии нации и государства. Стремясь придать гомогенность создаваемому историческому полю и обеспечить органическую целостность конструируемого политического тела, праздничные торжества неизбежно производят и обратный структурный эффект: утверждая континуальность, они лишь усиливают внутренние разрывы; задавая общность, они порождают различия; приглашая/принуждая к праздничному ликованию «всех», они исключают «некоторых»; радостно провозглашая единство, они подчеркивают порой незаметные в будние дни драматически заряженные границы сообществ (то, что для большинства может выступать как день победы, для некоторых может быть днем траура). Какой бы длины ни был праздничный стол -- все за ним не поместятся, а некоторые не испытывают желания занять даже свободные места. Тогда на место всеобщего национального государственного праздника приходят многочисленные альтернативы: семейные и корпоративные праздники, торжественные дни, отсылающие к личной биографии и партийной истории, дни памяти, актуальные для отдельных групп, и приуроченные к различным датам дни развлечений, дополнительно стимулирующие массовую готовность к потреблению. Траур и карнавал, официоз и творческая инициатива, политическое и коммерческое противостоят и одновременно поддерживают друг друга, создавая пространство, в котором разворачивается диалектическая сценография единства и различий. Официальные торжества с участием первых лиц государства, показ военной техники, распил бюджета, пивной фестиваль, заупокойная молитва и пикет оппозиции могут соседствовать друг с другом внутри общего, но не единого пространства государственного праздника.

История государственного праздника есть также и история государства. В нашем случае эта детерминированность особенно наглядна. Революция 1917 года и последующее возникновение на месте распавшейся Российской империи Советского Союза были неотъемлемой частью модернистского проекта. СССР стал местом изобретения, перелицовки, реинтерпретации, отмены и возвращения множества праздничных ритуальных практик, отсылающих к различным и порой противоречащим друг другу культурным традициям и контекстам, которые в конце концов оказались кодифицированными в виде монументальной матрицы, освященной многовековой национальной историей. Сходный -- хотя и с серьезными поправками -- процесс происходил и в странах так называемого «советского лагеря». Смена «праздничной парадигмы» говорила не только о том, что меняется политический курс власти, -- довольно часто речь шла о масштабном переходе к новому историческому периоду. Пропасть между тем, как отмечали 10-летие Октября и его 20-летие, обозначила завершение «героического», революционно-романтического периода советской власти: футуристический, утопический, универсалистский проект сменился сталинским национальным консерватизмом, постоянно оглядывающимся назад и находящим в прошлом российской государственности основания собственной политической легитимности и символический ресурс ее торжественного оформления. «Возвращение» Дня Победы в 1965 году -- символ очередного поворота от модернистского утопического порыва хрущевской эпохи, -- пытающейся перезапустить угасший или задушенный революционный энтузиазм, -- к «мягкому сталинизму» и к безмятежной брежневской стабильности, покойно опирающейся на недавние достижения и победы. День Победы, точнее все то, что постепенно сделало его главным национальным праздником -- государственные торжества и частные, интимно-семейные ритуалы, традиции скульптурной монументализации и жанры коммеморации, песни и разделяемый в пении аффект, -- все это возникло и кристаллизовалось в рамках официальной (и неофициальной) культуры второй половины 1960-х -- 1970-х годов. Как кажется, то значение, которое 9 мая приобрело в современной России, связано не только с тем, что Победа в Великой Отечественной войне выступает главным событием XX века, консолидирующим российское общество, но и с тем, что базовый репертуар культурных форм и смыслов, определяющий в массовом сознании специфику этого праздника, сложился именно в то время, которое оценивается большинством россиян в качестве самой счастливой эпохи в истории недавно минувшего века. Поэтому нет ничего удивительного в том, что постсоветское государство превратило именно этот день в точку сборки общественного единства, определив новое политическое сообщество как «наследников победителей». Результатом этого отождествления стал нынешний «культ Победы», разделяемый как властью, так и рассчитывающей хоть на какую-то общественную поддержку оппозицией, поскольку любая проблематизация этого культа в современной России в принципе вынесена за пределы социально приемлемого языка.



***

На фоне широко развернувшихся государственных торжеств «Неприкосновенный запас» празднует свой собственный юбилей. Перед вами -- сотый номер журнала. Круглая дата мотивировала содержательную повестку специального тематического выпуска. Праздничный юбилей оказался и поводом, и темой для разговора. Наращиваемый государственными институтами риторический пафос юбилейных дат, отмеряющих версты на пути приумножения национального величия (и одновременно с этим общемировая тенденция к коммерческой коммодификации праздников как поводов к ударному потреблению), сделал выбор именно этой тематической рамки практически неизбежным. Революции и консервация политических режимов, войны и память о них, рождение наций и гибель империй, формирование социокультурных границ, их условность и нестабильность -- все эти сюжеты заполняют пространство, задаваемое праздником как своеобразным зеркалом, в котором современное общество хочет видеть себя.

Праздник стал для нас аналитической оптикой, через которую мы попытались представить то незавершенное время модерна, в котором мы все продолжаем жить. В то же время работа над юбилейным номером заставила лишний раз ощутить и те изменения, которые переживал журнал за 18 лет своего существования. Составленная специально для этого номера полная библиография статей, опубликованных в журнале за предшествующие годы, лучше любого обзора показывает, как менялся круг постоянных авторов и тем, смещались акценты и интересы; одновременно с этим она показывает то, что оставалось в неприкосновенности.

Подводить итоги в 2015 году -- не самое вдохновляющее занятие. И, чтобы преодолеть характерную магию чисел, заставляющую перед лицом цифры 100 скорее оборачиваться на прожитые годы, нежели думать о будущем, мы одновременно выпускаем 100-й и 101-й номера, являющиеся композиционным продолжением друг друга и развивающие одну и ту же тему. Таким образом мы, не оглядываясь, размениваем вторую сотню и продолжаем работать, незаметно для себя приближаясь к следующим юбилеям.